Почему я выбрала биоинформатику – мнение ученого

Пару месяцев назад, когда я заканчивала учебу на биологическом факультете Московского государственного университета, у меня было очень четкое представление, где я хочу оказаться через 10 лет. Это было до того, как я приняла участие в первом в России хакатоне в области биоинформатики, на котором один из организаторов и докладчиков спросил о моих карьерных планах.

Я тогда представила свои наполеоновские планы на ближайшие годы:

– Пойти в аспирантуру в МГУ и защититься в течение двух-трех лет

– Публиковать результаты своих экспериментов в престижных журналах

– Переехать на год в Германию для работы над проектом совместно с другими учеными

– Вернуться в МГУ и помочь восстановить былую славу кафедры генетики на биофаке

В течение следующих нескольких недель мой мир перевернулся. Я получила предложение по работе от компании Insilico Medicine (проект по исследованию в области старения и фотостарения кожи), и они пригласили меня на экскурсию в несколько европейских университетов и фармацевтических компаний. Я посетила университеты Базеля, Basel Biozentrum, фармацевтические компании Roche, Novartis и ряд других учреждений. Там я познакомилась с учеными и побывала на множестве презентаций и встреч.

Оказалось, что российская биологическая наука невысоко ценится на Западе. Я слышала рассказы об одном из менеджеров компании Novo Nordisk, который открыто заявил на заседании, что «российские ученые посредственны». «Покажите мне двадцать человек из Broad Institute, и я буду впечатлен», – дополнил он. Общее настроение таково, что, если вы работаете в России – вы, скорее всего, посредственный ученый.

По теме: Наука в России в цифрах

Это заставило меня задуматься. Ситуация выглядит так: у большинства производительных российских ученых есть работа в университетах других стран или, по крайней мере, лаборатории. В том числе у профессоров МГУ: Евгений Рогаев сотрудничает с University of Massachusetts Medical School, Алексей Кондрашов –  профессор в University of Michigan в Анн-Арбор (Ann Arbor). Кроме того, у Константина Северинова, к примеру, есть лаборатория в Рутгерсе (Rutgers), а у одного из ведущих ученых-материаловедов, Артема Оганова – в Стони Брук (Stony Brook). У многих российских ученых дела на Западе идут хорошо. Например, один из самых цитируемых биоинформатиков, доктор Евгений Кунин, является старшим исследователем в Национальных институтах здравоохранения США (National Institutes of Health, NIH).

Не секрет, что после распада Советского Союза остановилось развитие многих областей науки и техники. Некоторые «лучшие умы» навсегда покинули страну, а те, что остались, были вынуждены переключиться на другие сферы, чтобы просто выжить. Часто в СССР ученые заводили семьи в раннем возрасте, поэтому многим приходилось думать не только о себе. С тех пор у нас нет внутреннего рынка для реагентов и научной продукции, нет промышленности, чтобы поддержать науку. 

Сильные и слабые стороны

Я составила список сильных и слабых сторон научной деятельности в России.

Сильные стороны:

– Сильные школы математики и физики (по крайней мере, так было 5 лет назад)

– Крупная экосистема IT-компаний, включая ABBYY, Kaspersky Lab, разработчиков игр, и т.д.)

– Хорошая репутация российской биоинформатики на Западе, потому что известен, например, Евгений Кунин, а также коммерческой биоинформатики, благодаря Юрию Никольскому (которого я имею честь знать лично, так как он является советником моего нового проекта)

– Дешевый труд, когда речь идет об ученых-биологах 

Слабые стороны:

– Очень мало хороших университетов: кроме МГУ, МФТИ, СПбГУ ИТМО существует еще максимум десять

– Невозможно быстро импортировать реагенты (это может занять 3 месяца)

– Невозможно быстро импортировать и экспортировать биологический материал

– Стоимость реагентов и оборудования в два или даже в три раза выше, чем на Западе

– Наука плохо финансируется, и трудно выделять деньги на зарплаты ученым

– Плохая репутация российской науки на Западе – из-за этого сложно публиковаться в рецензируемых журналах

– Многие ученые «старой школы» не используют новое оборудование и публикуются только в русскоязычных журналах – их никто не читает

Таким образом, в данный момент невозможно конкурировать в лабораторных работах с Западом или Китаем. И никакие мелкие или крупные, даже государственные, программы не смогут изменить это.

Я задала себе один важный вопрос: «Зачем в России нужна исследовательская работа в лабораториях, когда большая часть доходов поступает от продажи природных ресурсов?» – на самом деле, от такой работы нет никакой пользы.

Кроме того, Запад дал миру самый драгоценный дар из всех – Open Access, полный доступ к учебным и научным материалам в режиме реального времени. NIH выделяет более $30 млрд в год на исследования, и обычно их результаты публикуются в течение одного года. Все данные находятся в открытых хранилищах и могут быть проанализированы.

Чего вы хотите больше – иметь много научных областей в коматозном состоянии или две-три области, в которых вы впереди всех? Исследования при этом могут проводиться только путем анализа данных, полученных из большого числа лабораторий сразу.

Для себя я сделала этот выбор. Я остановлюсь на биоинформатике и ближайшие несколько лет буду работать как с отличными командами, так и с отдельными хорошими учеными, пользуясь Open Access. В своей работе я хочу сосредоточиться на решении такой насущной проблемы, как старение, а как женщина – обращу внимание, в первую очередь, на старение кожи.

Я думаю, что, если Россия хочет иметь какое-либо будущее в научной сфере, ученым нужно сфокусироваться на биоинформатике и нейроинформатике. Как Япония стала в 80-х №1 в автомобилестроении, Россия может стать №1 в биоинформатике к 2020 году.

Фото: Shutterstock.